1.
Эйде потеряла сон – от сына уже почти месяц не было никаких известий. Последнее, что она узнала - Иво выехал из Самары в Новосибирск. Это сообщил телеграммой брат Николай. Тогда, увидев извещение о телеграмме, засунутое в дверную ручку, она как сумасшедшая бежала по лесной тропинке на телеграф. Он находился в двух километрах от квартала, где жила Эйде - в посёлке Сорокино. Сердце выскакивало из груди, мысли путались. Ей казалось – что-то случилось с сыном.
Тропинка, усыпанная сухими хвойными иглами, сосновые ветви, выглядывающие из чащи и перегораживающие путь, корявые корни, выпирающие из земли – всё, казалось, мешало, вопило, цеплялось, не давая ускорить бег. Даже воздух стал плотным, как вода, и дышать было так трудно, словно Эйде и вправду двигалась по дну водоёма.
Она помнила свои слёзы – они хлынули, когда телеграмма была прочитана. Волна счастья сначала захлестнула Эйде, но потом почему-то ей стало плохо. Вернувшись домой, она долго не могла успокоиться, но, в конце концов, приказала себе:
-Прекрати истерику! Иво едет домой. Всё будет хорошо.
Четыре дня она ждала сына, держала себя в руках, надеялась, что, действительно, чёрная полоса в их жизни закончится. Но прошёл четвёртый, пятый, шестой день… Иво не появился, не прислал письма или телеграммы, не позвонил.
Стало ясно, что предчувствия не обманули. Значит, случилась беда… Эйде заказала переговоры с братом, но разговор мог состояться только через сутки – у Николая не было домашнего телефона.
2.
Эйде сидела на вытертом до блеска деревянном сидении в старом мрачном зале телеграфа. Двадцать минут назад она отдала свой заказ на переговоры с Самарой дежурному. Но назначенное время ещё не наступило.
По залу, громко разговаривая на своём языке, разгуливали двое мужчин азиатской наружности. Их атласные цветные халаты с бисерными орнаментами делали их похожими на артистов, обсуждающих спектакль. В одну из кабин забилась целая цыганская семья, и все они, по очереди разговаривали с кем-то, убеждая поскорее приехать и привезти товар.
-Ай, дорогой! Не обманывай, не обманывай, - смеясь, кричала молодая цыганка в трубку, – мы ждём. Встретим тебя!
Её бархатная тёмно-бордовая юбка высовывалась из кабины, золотая заколка в волосах сверкала, глаза сияли.
Эйде думала о том, что делать, если брат не придёт на переговоры – вдруг он не получил вызова. Это могло быть, если он куда-нибудь уехал или ночевал у друзей, или заболел. Да мало ли причин для не получения телеграммы. И она с завистью смотрела на цыган, которые вели себя как хозяева жизни. Ни малейшей тени страха, тревоги или сомнения не было в их лицах.
-Они живут большими семьями, помогают родственникам и поддерживают друг друга. Им не страшна ни жизнь, ни смерть. И даже беда не страшна – всегда кто-нибудь придёт на помощь, - думала Эйде. – А я одна…
Время не двигалось. Позолоченные стрелки больших круглых часов нехотя перескакивали с одного деления на другое. Ожидание между этими скачками растягивалось подобно резине. Что-то внутри организма растягивалось, истончалось и напрягалось вместе с этим нестерпимо медленным движением – Эйде чувствовала это физически.
Наконец, часы показали восемнадцать ноль-ноль. Но прошло пять, десять, пятнадцать минут, а вызова из Самары не было. Вдруг резко затрезвонил телефон. Дежурный взял трубку, что-то пробормотал и объявил через микрофон:
-Владивосток, третья кабина.
Эйде вздохнула и приготовилась ждать до конца назначенного часа. Телефон звонил ещё несколько раз. Дежурный приглашал то Иркутск, то посёлок Зональное, то Ташкент. Самара молчала. Прошло уже сорок пять минут, но вызова не было. Эйде уже решила попросить дежурного дозвониться до самарского телеграфа и узнать в чём дело. Но дежурный вдруг объявил:
-Самара, пятая кабина.
Эйде вошла в кабину, прикрыла дверь и сняла трубку аппарата.
-Говорите, - услышала она голос телефонистки.
-Алло, алло, - крикнула Эйде.
-Эйде, это ты? – совершенно отчётливо и спокойно произнёс голос брата. Казалось, он находится рядом. – Что случилось?
-Коля, скажи, когда Иво выехал из Самары? В какой день?
-Он выехал в прошлую пятницу – неделю назад поездом до Новосибирска. А почему ты спрашиваешь?
-Коля, Иво не приехал. Его нет в городе, иначе бы он позвонил мне на работу. С ним что-то случилось. Придётся обращаться в милицию.
-С этим ты подожди, ведь неизвестно, как поступят менты, если Иво попадёт в их руки. Он до сих пор может числиться в розыске. Ты просто навредишь ему.
-Но что же делать? Как быть? Я не могу сидеть и ждать. Чего ждать? – кричала Эйде.
-И всё-таки, нужно подождать. Может быть, он в Новосибирске задержался у каких-то своих знакомых. Могут быть у него знакомые в этом городе?
-Могут, - с надеждой сказала Эйде. – Он часто бывал там вместе с друзьями.
-Ну, вот, - обрадовался брат, - а вдруг у него девчонка в Новосибирске? Тогда понятно, почему он не добрался домой. Я бы и сам, может быть, задержался из-за девчонки. Не паникуй. Давай подождём. Иво молодой, а молодые мало думают о том, что должны – им подавай то, что хочется.
-Нет, Иво не такой. Он бы позвонил из Новосибирска, - снова засомневалась Эйде.
-Мать моя, ведь переговоры денег стоят. А, может быть, у него и рубля-то лишнего нет. Скорее всего, так и есть. Давай ждать. Успокойся, работай, живи, как будто ничего не произошло. Я уверен, Иво объявится сам. Вот увидишь! Договорились?
-Хорошо, - согласилась Эйде. – Давай ждать. Но сколько ждать? А вдруг Иво не появится? Тогда что?
-Я чувствую, что всё будет нормально. Купи валерианы, возьми себя в руки и жди! Через неделю я закажу переговоры. Тогда и будем решать, что делать дальше. Ну, всё – до скорого!
Эйде вышла на улицу, остановилась на высоком крыльце. Она ощущала спиной пустоту, возникшую при разговоре. Этот вакуум как живое существо двинулся за нею по пятам, преследуя её и высасывая изнутри – из души - всё живое. Колючий неуют неопределённости и ощущение потери внедрялись куда-то в самое сердце, не давая дышать и успокоиться. Эйде спустилась по ступеням и медленно пошла в сторону своего лесного квартала. Дорога была пустынна – вечером здесь почти не ходил транспорт, только рейсовый автобус нарушал тишину один раз в час.
В лесу уже почти стемнело, лишь еле видна была светлая полоска под ногами - узкая тропинка, засыпанная сухими листьями и хвоей. Тонкий месяц в тёмном ультрамарине неба висел золотым украшением. Тишина нарушалась далёкими звуками - где-то позади, в посёлке, лениво лаяла собака. Из городского квартала доносились обрывки мелодии – низкий печальный голос какого-то инструмента. Казалось, кто-то играет на виолончели, останавливаясь в задумчивости, и снова налегая на смычок.
Но этот покой и гармония вечера странным образом ещё больше нагнетали ощущение тревоги. Эйде чувствовала, что мир живёт своей красивой жизнью, а всё, что не попадает в тон, остаётся в стороне и должно существовать отдельно, выживая в одиночестве. Она понимала, что помощь не придёт ниоткуда. Мир гармонии велик и могуществен, но он также и равнодушен ко всему чужеродному – так в природе масло не смешивается с водой, так дерево не реагирует на магнит.
Милиция, которую Эйде всегда считала охраной и защитой для любого человека, теперь не поможет ей. А если и поможет найти Иво, то тут же и отберёт его, засадив за решётку.
-Иво, Иво, что ты наделал – одним дурацким поступком сломал себе жизнь, - шептала Эйде.
Один неверный шаг, и ты уже один, и мир отторгает тебя. Не убивает, но отторгает. Так остаётся в стороне от стаи старый вожак, промахнувшийся при охоте. Стая, всегда следовавшая по пятам, перестаёт замечать его. И это равнодушие мира, который уже не принимает тебя в расчёт – всё равно инструмент гибели.
Эйде брела по лесной тропинке и плакала беззвучно и безнадёжно. Она, мать, которая должна охранять своё дитя, которая должна помогать ребёнку, теперь ничего не в силах предпринять – даже обычный поиск может закончиться тюрьмой для сына.
-Где ты, деточка моя? – мысленно кричала Эйде. – Отзовись!
В ответ тонкий месяц заглядывал ей в лицо, да чужая красивая музыка печалилась о чём-то далёком и прекрасном.
3.
Эйде вставала рано, в пять утра – всё равно сна не было. Ночи превратились в бесконечный бредовый туман. Она постоянно вскакивала – ей слышалось, что кто-то скребётся то в окно, то в дверь – а вдруг это Иво! Стоило ей закрыть глаза, как череда картин – одна страшнее другой – мелькали в сознании, словно дурной фильм.
То казалось ей, что Иво убит какими-то жестокими железными типами и выброшен с поезда. Вот он лежит на насыпи в глухой безлюдной степи, и коршун кружится над ним. Эйде видела даже довольные ухмылки этих воображаемых бандитов, их кожаные куртки, широкие плечи, накачанные мышцы. Она мысленно стирала одну страшную картину, но на смену ей тут же сознание подсовывало другую. Вот Иво лежит в больнице неведомого города. Он без сознания, дышит с трудом. У него высокая температура, а мимо равнодушно ходят медсёстры в белых халатах. И никто, никто не поможет ему. А вот Иво сидит в тюремной камере, рядом на нарах – матёрые уголовники в синих татуировках. Он совершенно беззащитен перед ними…
Поэтому рассвет, даже намёк на рассвет, для Эйде становились спасением от ночных кошмаров. Сидя перед окном, в котором брезжил свет раннего утра, она пила чай или просто кипяток – деньги по-прежнему обходили её дом стороной – и чёрное, и тяжёлое нехотя отступало, пряталось за розовый полог народившегося восхода. Эйде долго наблюдала, как слабое сияние на востоке постепенно углубляет цвет, становясь ярко малиновым, разливаясь широко и празднично. Краснотал на противоположном берегу реки вспыхивал живым карминовым пламенем – время приближалось к семи часам.
В этот момент Эйде уже в полной готовности выходила из дома. На площади посередине квартала всегда стоял переполненный служебный автобус. Эйде пробиралась внутрь и ехала, стоя в плотной толпе, держась рукой за что придётся. На конечной остановке автобуса Эйде пересаживалась в трамвай. Но и в транспорте, в толкучке и суете, её не покидали мысли о сыне.
Она добиралась до работы, делала всё, что было нужно во время рабочего дня, но как бы не участвовала в этом. Глубинная тревога и неизвестность, страх за Иво – всё это не отступало и под напором неотложных нужд. Эйде ловила себя на том, что думает о сыне даже в то время, когда пишет отчёт о работе. Всё потеряло смысл, всё не имело никакого значения… Только телефон стал её соломинкой. Она боялась лишний раз покинуть комнату, отойти от аппарата – вдруг позвонит Иво.
Эйде, с трудом дождавшись конца рабочего дня, срывалась с места и бежала на остановку – домой, скорей домой – может быть там уже лежит телеграмма от сына. Бесконечен был обратный путь. Трамвай не спеша, подходил к остановке, медленно двигался в гору, долго стоял на переезде, пропуская вагоны встречного первого маршрута. Водитель выходил, переводил стрелки, старательно поправлял зеркало бокового вида. Эйде нервничала, но ей приходилось быть терпеливой. Она понимала, что всё это - её субъективное восприятие. Трамвай идёт по расписанию, и тут уж ничего не поделаешь.
Приближаясь к своей остановке, Эйде издалека старалась рассмотреть, не стоит ли там готовый к отправке автобус. Но, как на зло, его не было. Эйде вместе с другими пассажирами ждала, когда из-за поворота, из-за густо растущих сосен медленно, как старый дед, выплывал широкий корпус большого ЛАЗа. Водитель его тоже никуда не торопился.
Мучительное несовпадение желаемой скорости с неспешным ритмом жизни теперь всё время сопровождало Эйде. Она ощущала это так, как будто постоянно везла тяжёлый воз, напрягаясь, выбиваясь из сил, но, не умея сбросить его.
Выбравшись из автобуса, она бежала всё той же лесной тропинкой, подгоняя себя, задыхаясь, срезая углы, чтобы сократить путь. Но ни в почтовом ящике, ни в двери не находила она никаких посланий. Обессиленная постоянным ожиданием и гонкой, открывала дверь и буквально валилась с ног.
Так прошла ещё одна неделя. Эйде не дождалась от брата вызова и сама сделала заказ на переговоры.
4.
Переговоры с братом не добавили ничего нового. Николай уговаривал Эйде подождать ещё неделю, не паниковать, не обращаться в милицию. Но он навёл Эйде на хорошую мысль - найти друзей Иво и попытаться что-либо узнать у них. Поэтому Эйде с телеграфа сразу же стала звонить Женьке, вернее его матери. Других телефонов или адресов она не знала. Несколько попыток закончились ничем – телефон не отвечал. Эйде решила, что мать Женьки, скорее всего на даче – уже начался огородный сезон. Весной и летом она всегда жила там, на садовом участке в маленьком кирпичном домике. А сам он появится дома как всегда поздно вечером.
В это время телеграф уже закроется. Значит, звонить нужно рано утром. Для этого Эйде необходимо часам к шести попасть на рабочее место, ведь домашнего телефона у неё нет. Значит завтра нужно подняться в четыре утра, пешком дойти по лесу до трассы, поймать служебный автобус с Лесоперевалки и на нём к пяти часам добраться до трамвайной линии. Тогда можно будет попасть на один из первых трамваев.
Эйде продвигалась между сосен, запинаясь за торчащие на тропинке корни, и думала о том, что большая часть жизни прожита. А у неё нет ничего – ни телефона, ни собственного транспорта, ни денег, ни имущества – только двадцать пять лет работы в оборонном НИИ на вредных и очень опасных исследованиях, аспирантура, учёная степень и большое число научных работ. На Западе такой сотрудник имел бы всё и не думал о том, где завтра добыть кусок хлеба. И дети были бы обеспечены всем необходимым.
-Но что там Запад, когда сейчас я приду домой, а у меня на ужин и на завтрак нет ничего, кроме килограмма муки и соли, - сказала вслух Эйде.
Где-то рядом в сосновой чаще затрещала сорока да качнулась ветка, с которой сорвалась птица.
Весточки от сына Эйде не получила и в этот день.
Дома, заглянув в трюмо, стоящее у окна, Эйде заметила у себя седую прядь на виске.
5.
Библейский хлеб – мука, вода и соль – испечённый лепёшкой прямо на горячей плите, Эйде научилась делать недавно, когда в доме из продуктов осталась только мука. Она удивилась тому, что лепёшки получаются вкусными и ароматными.
-Нет худа без добра! – решила она. – Это Бог помогает тем, кто нуждается в помощи.
Так она и жила, питаясь, как старец в затворе, пресными лепёшками и водой. Но всё бытовое было второстепенным. Главная беда – это Иво.
-Где ты, деточка моя? Откликнись! – повторяла Эйде как молитву.
Она прислушивалась к дальним пределам пространства, и ей казалось, что идёт отклик – может быть, Иво тоже зовёт её. Она была уверена, что это так. И только эта уверенность как-то помогала. А теперь её цель – дозвониться до Женьки. Вдруг Иво разговаривал с ним, что-то передал и для матери. Нужно было давно найти этого парня.
В четыре утра почти в темноте Эйде уже шагала по направлению к трассе. На выходе из леса тропинку пересекла, шмыгнув под ногами, пестрая кошка.
- Хорошо, что пёстрая, а не чёрная, - подумала Эйде.
Но кошка всё-таки вспомнилась, когда телефон Женьки не отозвался и утром. Три дня Эйде добиралась до работы таким же способом, пытаясь застать парня дома, дозвониться до него. Лишь на четвёртый день в обед на её звонок ответил незнакомый голос.
-Позовите, пожалуйста, к телефону Женю, - попросила Эйде и обрадовалась, когда услышала: "Сейчас".
Женька сообщил ей, что Иво разговаривал с его матерью ещё из Самары. Больше звонков не было.
-Женя, очень прошу тебя, если появится что-то новое, сразу же позвони мне на работу. Я места не нахожу. Иво выехал из Самары теперь уже около трёх недель назад. И пропал, как в воду канул.
-Да вы не беспокойтесь. Он наверняка застрял в Новосибе – там у него много знакомых, и девчонки в том числе. Приедет! Никуда не денется! – уверенно заявил Женька. – Передайте ему, чтобы сразу позвонил мне.
Что было причиной – то ли уверенный беззаботный тон Женьки, то ли какой-то внутренний собственный сигнал, но Эйде после этого разговора немного успокоилась. Теперь она почему-то была уверена, что Иво жив и по-другому просто не может быть.
6.
Эйде снова пекла свои библейские лепёшки. Запах поджаренного хлеба заполнял квартиру. На блюде уже возвышалась горка из нескольких румяных поднявшихся при выпечке коржей. Сняв с плиты последнее кулинарное чудо – маленькую круглую лепёшку из остатков теста, Эйде присела за стол. Громкий резкий звонок в дверь заставил её вскочить. Она кинулась к двери в надежде, что это сын.
На площадке стоял незнакомый толстый, как колобок, мужчина лет сорока.
-Слушаю вас, - сказала Эйде.
-Меня зовут Михаил Петренко. Я – тренер частного спортивного клуба. Ваш сын угнал и разбил мою машину. Я требую возмещения материального ущерба.
Эйде к своему удивлению нисколько не растерялась, не стушевалась – она терпеть не могла наглых и крутых "спортсменов", которые ничем не отличались от "братков". Она знала от сына, чем промышляют такие "тренеры" – сауны, девочки по вызову и т. п.
-Во-первых, - сказала Эйде, - я не угоняла у вас никакой машины. Во-вторых, мне неизвестно, виновен ли мой сын в том, о чём вы говорите. В-третьих, мой сын – совершеннолетний и сам может ответить за свои действия. Обращайтесь в суд. В-четвёртых, вы сейчас выйдете из моей квартиры и больше никогда сюда не придёте, потому что мой сын здесь не прописан и не проживает.
-Что?! – завопил Колобок. – В таком случае я включаю счётчик и ты заплатишь мне в десятикратном размере.
-Я тоже включаю счётчик, - удивляясь себе, спокойно ответила Эйде, - и если через десять секунд ты не освободишь мою квартиру, через час в УВД будет лежать заявление о нападении на меня в моей квартире и наглом шантаже.
Колобок побагровел, выкатил глаза и вылетел за дверь.
Странно, но Эйде не взволновалась даже теперь, когда вымогатель убрался. Она понимала, что это просто наглый "наезд" в надежде на лёгкий куш. Если бы этот Колобок и в самом деле что-то мог ей предъявить, он действовал бы иначе – через милицию или суд. Кроме того, она знала от Женьки, что "Дело" положили в архив. Значит, Колобку не удалось ничего добиться. Поэтому он и решил "по-братковскому" обычаю устроить "стрелку" у неё в квартире. Видимо, надеялся, что она испугается. Но он сам оказался трусом – это было ясно по его реакции.
-Чтоб все твои сауны и голые девки провалились сквозь землю! – послала Эйде пожелание в след наглому сутенёру.
Её мысли ещё несколько раз возвращались к непрошеному визитёру. И вспомнив его побагровевшее лицо и выпученные глаза, она рассмеялась. Да, это было смешно, хотя Эйде понимала – сутенёр может отыграться на Иво, если сумеет когда-нибудь застать его на квартале одного, без друзей.
-Будем надеяться, что всё наладится. Не должен Бог помогать таким, как этот Петренко, - сказала Эйде сама себе. – Но и мне надо теперь быть осторожнее – мало ли что. Такие типы злопамятны и мстительны.
7.
Прошло ещё несколько дней – от Иво по-прежнему не было вестей. Женька не звонил, значит, и он не узнал ничего нового. Но Эйде почему-то была спокойна. Ей казалось, что вот-вот Иво появится. Она просто была уверена в этом. Её внутренний голос почти всегда давал верные установки, и она доверяла своему "советчику".
Вечером после работы Эйде снова пекла пресные хлеба себе на ужин и на завтрак. На кухне бормотало радио, в комнате работал телевизор. И вдруг сквозь поток звуков Эйде услышала странное скрежетание. Она не поняла, откуда доносится этот хруст, похожий на работу крысы, когда та грызёт дерево. Пройдя в прихожую, прислушалась – звук повторился. Стало ясно, что кто-то или что-то скребётся в дверь.
-Боже, мой, неужели Иво? – мелькнула сумасшедшая мысль. –Но почему он не позвонил? Может быть, звонок не работает?
Быстро открыла дверь и отступила на шаг назад – на лестнице сидела большая чёрная овчарка и внимательно смотрела на Эйде, наклоняя голову то влево, то вправо. Её умные глаза спрашивали: " Туда ли я попала?"
-Милая моя, - сказала Эйде, - ты, наверное, ошиблась подъездом? Или выбрала не тот дом? Ищи, моя дорогая, ищи!
По глазам было видно, что собака поняла это слово. Она как бы извинилась и, перепрыгнув сразу все ступени, выбежала на улицу. Эйде проводила её глазами, закрыла дверь.
-Собака – это хороший знак, - подумалось ей.
Овчарка пришла и на следующий день. Она также внимательно выслушала Эйде и опять убежала. Беспричинная радость осветила прихожую, когда собака с любопытством по-человечьи заглянула в дом.
-Скоро приедет Иво, - решила Эйде.
Она не могла объяснить, откуда пришла эта уверенность – пришла, и всё! Эйде просто знала, что своему внутреннему состоянию можно и нужно доверять.
8.
Впервые за много дней Эйде поняла насколько устала. Казалось, сил больше нет. Хотелось упасть и спать, спать – так истощила её бессонница, неопределённость, ожидание и колючее ощущение потери сына.
Она прилегла на диван, не снимая одежды.
-Прикорну на минутку, потом встану, умоюсь и лягу спать, - уговаривала она себя.
Сон моментально опутал её. Эйде как будто провалилась в небытие. Сколько времени прошло в этом глубоком провале, не известно, но постепенно издалека что-то стало стучаться в сознание. Наконец, Эйде поняла – это входной звонок. Она поднялась как сомнамбула, пробралась к двери и механически спросила: "Кто там?"
-Мама, это я, - услышала она голос сына.
Эйде рывком распахнула дверь. В грязной одежде, с длинными давно не стрижеными волосами, со следами ветрянки на лице, худой и незнакомый перед ней стоял Иво.
Она молча обняла его и заплакала.
-Не плачь, мама, я вернулся, как и обещал, - сказал сын.
Его одежда пропиталась дымом дальних дорог, запахом шпал, не ухоженности и чужих мест. Домой вернулся другой – неизвестный матери человек, повзрослевший, одичавший, изменившийся внешне и внутренне.
-Где же ты был всё это время, что случилось с тобой? – спросила Эйде сквозь слёзы.
-Мама, я всё тебе расскажу завтра. А сейчас мне надо постричься, помыться, переодеться.
-Деточка моя, мне даже нечем накормить тебя. Есть только пресные лепёшки, - снова заплакала Эйде.
-Мама, я приехал с Женькой на машине. Мы привезли тебе поесть. Ты выйди, возьми там пакет, а я пошёл в ванну.
- Твоя одежда в шкафу, возьми всё, что нужно. Полотенце тоже там, - сказала Эйде.
***
Она вышла на улицу. У подъезда стояла тёмно-фиолетовая "Ауди". В открытую дверцу вырывалась музыка - "Агата Кристи".
-Здравствуй, Женя, - сказала Эйде, - пошли в дом. Иво в ванну залез. Наверное, не скоро появится. Ему надо основательно помыться.
-Нет, я лучше здесь посижу, музыку послушаю. Так машина целее будет, у нас здесь не лады с одним типом.
-Знаю, знаю, - сказала Эйде.
-Откуда? – удивился Женька.
-Этот Колобок приходил ко мне домой, требовал денег, кричал, что на "счётчик" меня посадит, - засмеялась Эйде.
- А вы что ему сказали?
-Что, что? Послала его, и всё, - сообщила Эйде. – Он при этом сильно визжал. Недоволен был.
-Вот это да! – восхитился Женька. – Вы возьмите пакет с продуктами. Заварите чай, позовёте. Чайку я выпью.
-Спасибо, Женя, за продукты. У меня-то – шаром покати. Зарплату так и не платят. Сейчас я чайник поставлю.
***
Иво вышел из ванны посвежевший, посветлевший лицом, почти похожий на прежнего домашнего мальчика.
-Иво, что у тебя с глазом? И снова левый! Я думала, что это сажа. Почему там синяк?– спросила Эйде.
-Мам, глаз мне чуть не выбили. Хорошо, что ещё зрение осталось, хотя вижу им намного хуже, чем правым.
-Кто же это сделал?
-Я расскажу тебе потом, а сейчас зови Женьку. Мы поужинаем и поедем.
-Ты не будешь ночевать дома? Иво, побудь со мной хотя бы сегодня.
-Мам, мне нельзя здесь оставаться. Этот сутенёр подкараулит и покалечит меня. А то и подстрелит. Мы "разведём" эту проблему, тогда и поживу дома. А пока буду у Женьки, - Иво погладил мать по седому виску. – Мам, зачем ты седеешь?
***
Эйде накрыла на стол – разогретая тушёнка, колбаса, помидоры,, белый хлеб - просто праздничное пиршество.
Женька почти ничего не ел, пил только чай и кефир. Иво уплетал всё подряд – он изголодался в своих скитаниях. Женька попросил Эйде рассказать ещё раз о визите Колобка. Иво хохотал как сумасшедший, когда она воспроизвела то, что сказала этому сутенёру.
-Мам, ты молодец! – восхищённо говорил Иво. – Честно - я не ожидал, что ты так можешь.
-Самое главное, чтобы вы больше не попадали в подобные переделки. Слишком дорого пришлось и тебе, и мне заплатить за вашу глупость. Занимайтесь своими делами, не лезьте в чужой огород. Чужое – оно и есть чужое, - внушала Эйде, - и ты ведь хорошо знаешь, что это так.
-Ладно, мам. Больше ничего плохого не будет, обещаю, - сказал Иво.
Эйде проводила ребят до машины. Иво махнул ей рукой из окна, и они уехали. Когда "Ауди", сверкнув сиреневым боком в свете фонарей, скрылась за соснами, Эйде вернулась в дом. Была уже глубокая ночь. Хорошо, что завтра суббота – можно выспаться. Уж сегодня она отоспится за все бессонные ночи, за все прошлые чёрные дни.
Но сон куда-то пропал. И не смотря на безнадёжную усталость, на ломоту в глазах, уснуть не удалось. Эйде откинула одеяло, присела на диван. Тишина во всём доме, в его большом бетонном теле, висела объёмно и осязаемо, распространяясь за его пределы, уплывая в бесконечность. И в её необъятных недрах – где-то далеко, то ли в пространстве мира, то ли в будущем времени, жила тяжёлая и колючая тревога. Что-то неизвестное и безжалостное, готовое захватить в плен, отнять всё живое.
Сын, хотя и сильно изменившийся, пострадавший в своих скитаниях на чужой стороне, вернулся, "Дело об угоне машины" ушло в архив – как будто всё налаживается. Но Эйде чувствовала, что это иллюзия – минутный обман. Какая-то разрушительная сила, подобная "чёрной дыре" приближалась, искала жертвы и была готова её принять.
-Всё это – просто нервы, бессонница, усталость, - уговаривала себя Эйде. – Иво, конечно же, получил жестокий урок, должен был многое понять. Он больше не пойдёт на поводу у Женьки или кого-то другого. Да и этот бизнесмен Казак – он же просто обязан вправить мозги своим юным компаньонам. Обязан, если не дурак. Надо говорить с сыном, надо убеждать его, чтобы думал, думал и думал, прежде чем сделать шаг.
Но Эйде понимала – её слова могут быть не услышаны. Многих ли на белом свете научили слова, даже если это слова матери. Сыновья непослушны, хотят всё попробовать, жить своим умом. Их учит жизнь, а она пока стремительно и страшно катится под гору, увлекая всех и вся, перемалывая в прах судьбы, останавливая или омертвляя живые сердца, сбрасывая многих и многих на дно животного выживания.
-Господи, спаси и сохрани нас, слабых и грешных! Помоги нам! – в который раз взмолилась Эйде. – Спаси и сохрани моё дитя! Не дай ему упасть!
Далёкий крик ночной птицы, прилетевший из леса, еле слышный длинный гудок тепловоза, блуждаюшего где-то на товарных путях Лесоперевалки – все эти тоскливые звуки приносила ночь в ответ на молитву, и казалось, что утро никогда не наступит.
См. далее Часть 2, глава 5
© 2010 г, Людмила Козлова